Немного времени для синицы Глава 5 Обыкновенные люди

[cloveroverdover]

Направленность: Слэш
Пэйринг и персонажи: Марек / Пат
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Фантастика, Детектив, POV, Постапокалиптика
Предупреждения: Насилие, Элементы гета
Размер: Макси,
Статус: закончен
Описание
Планета Земля недалекого будущего после Исхода, никому не нужная, брошенная. Почти полностью убитая экология, жизнь в ожидании кислотных дождей и пыльных бурь. Оставшиеся люди делятся на "синтетов" (генетически измененных) и "нормалов" (обычных людей). Марек - молодой полицейский в Бёрн-Сити, городе на периферии запада и востока, городе смешения национальностей. Череда жестоких убийств потрясает Бёрн-Сити, и Марек понимает, что эти убийства прочно связаны с его прошлым.


Вечером четверга на наше объявление по головизору откликнулась семья пропавшего ребенка, того, что стал первой жертвой. Его звали Джейк, и он был сыном нормалов. Почему он не был зарегистрирован? Да потому что нормалам запрещено иметь детей. Вообще. Десять лет назад вышел такой закон. Жестко, но эффективно: никакого бесконтрольного размножения на планете, где почти не осталось ресурсов.

Мы сразу отправились домой к его семье. Их квартирка была в гигантской многоэтажке, людей в хорошие времена, должно быть, там было сотни. Квартирки были крохотные, неуютные и бедные. Семья Джейка ютилась как раз в такой.

Дверь нам открыла мать семейства. На ней был грязный, когда-то с рисунком из цветов и листьев, засаленный халат, за подол которого цеплялась девочка лет трех. Еще две или три головы выглядывали из-за косяка соседней двери.

Джон придержал дверь рукой, другой доставая удостоверение:

— Полиция красного сектора Бёрн-Сити.

Женщину затрясло. Я отодвинул Джона и показал руки, ладонями к верху:

— Мы вам ничего не сделаем. Мы пришли по поводу Джейка. Вся остальная информация останется строго между нами.

— Никакой инспекции, мадам, — согласно закивал Джон.

Женщина, всё также трясясь, посторонилась. Дети, что были в глубине квартирки, куда-то юркнули. Женщина вроде очухалась и, сжавшись, проплыла вперед, шепотом произнеся «проходите».

Мы прошли в узкую и длинную комнату, заваленную низкими матрасами, на которых кучками лежала одежда, обрывки бумаги, сломанные игрушки и остатки еды. Джон кое-как расчистил себе место и сел. Я остался стоять. Женщина тоже села на край другого матраса, со страхом глядя на меня снизу вверх. Девочка забилась в угол.

— Мы не будем вызывать Инспекцию по надзору за рождаемостью. Обещаем. Нам это вообще неважно. Наплодите тут хоть косой десяток.

Ложь во спасение. Где тут показывают табличку «Ха-Ха»? Не люблю я дела с незарегистрированными нормалами.

Джон поерзал в попытке устроиться поудобнее. Нажал на кнопку на коммутаторе, включив диктофон.

— Когда вы в последний раз видели вашего сына?

Женщина что-то пробормотала, но так тихо, что не услышал никто.

— Говорите, пожалуйста, громче, Абигайль.

Женщина прокашлялась и произнесла:

— Двадцать девятого марта. Он утром ушел из дома. Я попросила купить лекарства для младшей.

— Вы часто отпускали его одного?

— Нет. Но муж тогда работал, а я не могла оставить детей или кого-то попросить с ними посидеть.

— Его мог задержать патруль.

— Да, я понимала весь риск. Но младшей было очень плохо.

— Он взял что-нибудь тогда с собой?

— Только деньги на лекарства.

— Ранее он не уходил по своим делам? Вечером, с друзьями поиграть, например.

— У него не было друзей, — женщина опустила голову на руки и затихла, затем глухо произнесла, — но иногда он был вынужден торговать собой на улицах. Редко. Мы не позволяли делать ему это часто.

Гнев охватил меня, и я наклонился над женщиной, сквозь зубы произнеся:

— Значит, вы для такого произвели его на свет? Такой жизни вы ему хотели?!

Джон подскочил и взял меня за руки, увлекая к себе.

— Тихо, Виленски, тихо. Успокойся, я сказал!

Я думал, он сейчас меня ударит, но он этого не сделал. Просто резко отбросил на матрас, пробормотав «заткнулся быстро». Я остался сидеть там, наблюдая за Джоном. В задницу впилась какая-то хрень, я ее вытащил и выкинул в сторону. Обломок игрушки-юлы.

— Почему вы не сделали стерилизацию? — я постарался, чтоб мой голос звучал бесстрастно. Джон со злостью посмотрел на меня. Женщина захныкала.

— Самый умный, да? Марек, ты сейчас уберешься отсюда, и пойдешь патрулировать улицы вместо Раджнеша, — Джон повернулся к женщине и нежно сжал ее плечо, — Простите, мадам, он слишком молодой. Мы не будем вас осуждать. Жизнь на Земле тяжелая, каждый выживает, как может.

Эти сказки я слышал сотню раз. Мы выживаем как можем. Все мы. А такие, как семья Андерсонов, делают жизнь еще хуже. Ладно бы нам, так они делают ее хуже себе. На незарегистрированного человека не распространяется паек. Он не сможет обратиться за квалифицированной помощью. Он не сможет получить образование. Он не сможет ничего. Только сдохнуть здесь. Такие люди, как Абигайль Андерсон, обрекают своих детей на нищенское существование и постоянный страх быть разоблаченным.

— Марек, сходи на кухню и принеси воды.

Я угрюмо поплелся на кухню. Канистра с водой стояла около колченогого стола. Я набрал воды в не особенно чистую кружку и прислушался. Джон говорил тихо. Женщина тоже не повышала голос.

Человеколюбец чертов.

По идее мы должны будем донести в инспекцию. Детей заберут и зарегистрируют. А родителей принудительно стерилизуют и дадут пару лет исправительных работ. Дети с родителями больше никогда не увидятся. Таково наказание. У нас нет тюрем, но есть наказание пострашнее — невозможность общаться с близкими. Подросших детей, под чужими именами, могут отправить на рудники, на астероиды. Зато они увидят космос. Джон обязан будет донести. Я обязан буду донести. Но решение зависит не от меня.
Джейк Андерсон никогда не увидит космос, ни в каком виде. Он ему даже больше не приснится. Интересно, что он видел в свою последнюю ночь, под кронием. Кроний дает исполнение желаний. Как транс, виртуальная реальность или сон. Только его можно потрогать. Кроний как-то действует на сенсорные клетки, что-то творит с синапсами, таким образом, что, к примеру, обивка подушки становится кожей любимой женщины. Вода в стакане становится невероятно вкусной, похожей на дорогущее вино. Ты слышишь музыку уже канувшей в Лету рок-группы. Ты можешь увидеть мертвых, поговорить с ними.

Я ни разу не принимал кроний из-за того, что знал, что именно мне придется увидеть. Точнее, кого именно. Слишком большой искус. Я бы не смог вернуться в реальность обратно. Засосало бы намертво, как болото. Реальность тогда показалась бы обглоданным скелетом в рваных тряпках. Голая, бесприютная и безжалостная. Жестокая как жизнь.
Когда вынужден проснуться от шикарного сна, реальность отбирает у тебя мгновения мечты. И оставляет взамен лишь отчаяние. Отчаяние как море, которое тебе ни за что не переплыть. Многие выбирают лживый берег, даруемую кронием иллюзию. Какая разница, как ждать смерти? С иллюзией в зубах или без нее. Я предпочитаю горькую и медленно растворяющуюся конфету, нежели сладкую и гибельно-быструю.

То, что может тебе помочь — лежит в тебе самом. Кусающий сам себя за хвост уроборос, змей из старых легенд. Ну что, что ты — планета в миллионах световых, и скорость света до тебя непреодолима. И никто не придет. Все твои друзья-враги — вымышленные, зато они никогда тебя не оставят. Я могу быть миром, и мир будет мной. Мне не нужна сладкая конфета, мне хватает фантазии. Но плавая в ней, я успеваю благополучно забыть: иногда она настолько же гибельна, что потягалась бы в способности разрушения с кронием.

Джон зашел на кухню и поманил меня за собой. Я, понизив голос до шепота, спросил у него, что он будет делать с Андерсонами.

— Донесешь на них?

— Да. Дети хотя бы будут иметь средства к существованию и не станут проститутками.
Я закрыл за собой входную дверь. Из комнаты доносились приглушенные, монотонные рыдания.

— Что мы будем делать дальше?

Джон достал сигареты, закурил:

— Пойду к Ван Мэю. Будем искать сутенера.

Ван Мэй владеет желтым сектором: разнообразной, в том числе виртуальной, проституцией. Все виды порно, которые даже ваша извращенная фантазия не может придумать. Ван Мэй предоставит любое удовольствие, только возжелай.


***

Он отстроил себе дворцовый комплекс, смешав несочетаемое: взяв за основу китайские пагоды и соединив их с арабскими мотивами. Разрушенная в Мусульманской войне Мекка стала главным борделем Бёрн-Сити. У Ван Мэя были странные вкусы, но свое дело он знал, и люди под его начальством не страдали. Мелких сутенеров он узнавал за версту и мог прижать к ногтю.

Я тогда ушел добрать хоть немного сна, а Джон рассказал мне после, как прошла встреча. С Ван Мэем я как-то имел общее дело, и впечатление о нем осталось приятное. Крохотный такой китаец, еще совсем молодой, нет и тридцати, кукольно-миловидный, холеные руки музыканта. Лицо, словно светится изнутри. О таких лицах еще говорят — луноликие. Всегда учтив и обходителен. А еще он одевается в оттенки светлого, почти белого: строгий брючный костюм жемчужного шелка, мериносовая шаль цвета слоновой кости, белые же китайские туфли.

Джона провели в Покои Рассвета для высоких гостей. Китайские закуски, редчайший чай с Центавры. Живые цветы в бассейнах. Ван Мэй зашел и предложил окунуться. Джон отказался, но чаю себе налил.

— Джон Райдер-Смит, я полагаю? — Ван Мэй присел на противоположный край бассейна.

— Да. Я глава полиции Красного Сектора. Наверное, вы догадываетесь, по какому делу я к Вам пришел, — Джон постарался выделить слово «вам».

Ван Мэй наклонился и достал из воды цветок, стал крутить в руках, оглаживая лепестки.

— Убийство мальчика. Прискорбно.

Джон ждал продолжения, но его не было. Тишина. Впечатление, словно со статуей говорил.

— Вы сможете нам помочь?

Это даже не было просьбой. И уж тем более Джон не мог приказывать.

Ван Мэй поднял спокойный взгляд:

— Зачем?

Джон опешил. Откашлялся.

— Если ваших подопечных начнут убивать?

— Моих — нет. Не начнут. Никогда. Они под защитой, — он оторвал лепесток у цветка и бросил его в воду, — Один.

— Вы в этом так уверены?

— Да. Два, — он оторвал второй лепесток, — Время идет.

Ван Мэй отложил цветок и наклонился за следующим.

— Сколько времени уйдет, пока цветок потеряет все свои лепестки?

— Несколько секунд, если ветер сильный. Наверное.

— Иногда на это уходит целая жизнь, — Ван Мэй встал и начал ходить по краю бассейна, — Вы ничего мне не сможете дать. Я ничего не смогу получить.

Джон обхватил колени руками, будто готовясь к защите. Он боялся Ван Мэя. Этот крохотный человек излучал смертельную опасность.
Спокойствие воды может быть обманчивым, ибо содержит в себе бурю.

Джон выдержал минуту, тяжелую минуту.

— Кое-что сможете, — Джон наклонил голову, — Вы ведь давно интересуетесь территориями Синего сектора.

Ван Мэй резко остановился, как был, в шаге — с поднятой ногой. Сделал поворот вокруг оси. Усмехнулся.

— У вас нет ничего на Крэйзи. Ни-че-го-шеньки.

Но настроение Ван Мэя переменилось. Вода умеет быть любопытной?

— Имя «Марек Виленски» вам что-нибудь говорит?

Ван Мэй в удивлении поднял брови:

— Вы подставите своего друга? Из-за убийства мальчишки-нормала?

— Марек всё равно пойдет к Крэйзи. И вытрясет из него душу. И любую информацию, которую вы пожелаете, чтоб его ослабить. Имея информацию, с противником можно сделать всё, что угодно.

Ван Мэй сделал танцевальное «па». Поднял руки перед собой, подвигал локтями, затем — корпусом, поднял и опустил плечи, и с улыбкой наклонил голову:

— Кошка попала в мышеловку.

Он расслабился, подбежал, семеня, к Джону, и протянул руку:

— Ну что ж, Джон, рад буду помочь. Передавайте привет Виленски. А Летиции за меня поцелуйте руку.

Ван Мэй повернулся, чтобы уходить. Джон подумал, что сегодня никакой особой информации он не получит, и опять ждать у моря погоды. Отражения у воды. Но он оказался не прав. Ван Мэй остановился, и, не оборачиваясь, сразу ставшим серьезным и жестким голосом, произнес:

— Завтра, в это же время. Приходите ко мне.

И ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

***

В шесть утра я проверял сообщения в коммутаторе. Джон не стал делать голозапись, просто оставил текст: «Жуткий тип. Как ты с ним работал?»
Я усмехнулся.
Как я работал с Ван Мэем? Не знаю. Может, мне было легко, потому что он не был похож на Пата? За кажущейся иррациональностью, он скрывает четкий, безжалостный ум. Все его ужимки, повадки, присказки — не более чем ширма, чтоб одурачить противника. Он, как хороший убийца, вынужденный играть роль танцора. И если ты будешь помнить, что в первую очередь он убийца, но и потанцевать с ним приятно, тогда и сможешь выйти целым из игры. Такого человека полезно иметь в союзниках. Во врагах — очень опасно.

А вот Пата ни в друзьях, ни во врагах лучше не иметь.

Кстати, о нем. Я так и не придумал, как к нему подобраться. Я уже дважды совался на помойку. Зарядкой там занимался. Аэробика, бег по пересеченной местности. Горланил старые песни. Раз десять пропел «Зигги Стардаста». Без толку. Пат больше не приходил на свалку. Кошки тоже не было. Только ветер. И я, скачущий как дурак.
В пятницу утром обнаружили вторую жертву: точно такие же отметины, кроний засыпали в глазницы и в рот. Только странная, как будто недоделанная в спешке, татуировка на шее у подростка-жертвы. Прямая вертикальная линия в несколько миллиметров упирается в линию-«скобку» с концами вниз. И смазанная точка с правого конца.

А в субботу утром Пат пришел ко мне сам.