Немного времени для синицы Глава 3 Крест Айви

[cloveroverdover]

Направленность: Слэш
Пэйринг и персонажи: Марек / Пат
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Фантастика, Детектив, POV, Постапокалиптика
Предупреждения: Насилие, Элементы гета
Размер: Макси,
Статус: закончен
Описание
Планета Земля недалекого будущего после Исхода, никому не нужная, брошенная. Почти полностью убитая экология, жизнь в ожидании кислотных дождей и пыльных бурь. Оставшиеся люди делятся на "синтетов" (генетически измененных) и "нормалов" (обычных людей). Марек - молодой полицейский в Бёрн-Сити, городе на периферии запада и востока, городе смешения национальностей. Череда жестоких убийств потрясает Бёрн-Сити, и Марек понимает, что эти убийства прочно связаны с его прошлым.




Многодневная бессонница всё-таки схватила меня и впилась пальцами в ребра, перебирая их как струны арфы. Дыхание стало тяжелее, а мир обрел сизоватую дымку с отчетливым рисунком тошноты.
Я лениво думал, что где-то в закромах домашней аптечки должны быть какие-нибудь таблетки (вот только от чего? от бессонницы? от тошноты?), но только думал. Мысли были бесцельные и тяжелые как гири. Я наблюдал за ними с отстраненным спокойствием.

Когда у меня начинается бессонница, меня всегда тошнит. Затем приходит боль: сначала, еще неуверенно, ткнется в бровь, затем медленно будет развертываться онемением в висок, в скулу, в часть верхней челюсти, чтобы наконец поселиться в неопознанном месте у затылка. Я синтет, но мигренями страдаю. Что-то не то с моей головой: мой мозг иногда коротит от лишнего электричества. Я чувствую себя машиной, которая перенапряглась. Говорят, на Сириусе B во всю используют генотерапию для лечения мигрени и эпилепсии. Эпилепсию можно получить просто неудачно ударившись головой. Мигрень — пережив какой-то сильный стресс. Обе болезни в древние времена указывали на богоизбранность человека, на особую связь его души с высшим разумом.

Мы покорили генетику, но не нашли ответы на вопросы о душе. Мы покорили космос, но не нашли там Бога. Его там просто нет. И скорее всего не было никогда. В сухом печальном остатке: человечество, которое изменяет само себя, в попытке объять необъятное. Бег без цели. Поклонение догмату разума достигло сейчас небывалых высот.

И нет никакой надежды. Ни на что.

На закате я выполз из участка, и, спотыкаясь, побрел к Айви. Этот день стоял у меня в печенках. Айви же могла дать свежий глоток того, что она называет «верой».

Да, вы, наверное, догадались, почему я неправильный синтет? Моя искусственная душа в искусственном же теле мечется с вопросом присутствия божественного.

Тоскливо. Тошнит. Точка мельтешит перед правым глазом. Дойду до креста Айви и свалюсь кулем.

Крест и церквушка Айви стоят на каменистом пригорке среди скелетиков кустов и деревьев. И песок, везде песок, на зубах, в горле, в веках и в волосах. Я прихожу сюда и начинаю кашлять, но никогда не натягиваю маску. А Айви еще и дымит одну за другой редкие, дорогущие папиросы из табака и дым-травы с Центавры. Пальцы Айви в желтоватых пятнах от папирос, иногда она слизывает крошки табака и щурится с утомленной кривой улыбкой.

Настоящее имя Айви — Алиса Линдстрём, но она не любит, когда ее так называют. Лицо — скандинавской выделки порода в обрамлении длинных льняных волос. Она выше меня на голову и сильнее. Дерек как-то победил ее в бою. А Пат так всегда и убирался прочь, стыдливо поджав хвост.

Думаю, она никогда не смогла бы быть женщиной в привычном и навязшем в зубах идеале старых времен: с нежностью, мягкостью, обходительностью и умением молчать. Молчать Айви умеет. Но и в зубы тоже может дать. И иногда не знаешь, что обойдется тебе меньшей кровью.

Обычно, я прихожу сюда, и мы ведем странные разговоры о былых временах, умерших и изменившихся людях. Бывает, человек меняется так, что становится для тебя всё равно, что мертвым.

Это был странный и умирающий денек, а я был всё еще жив. Айви заметила меня издалека и махнула рукой. Последние шаги дались мне нелегко, и в конце я просто растянулся на спине у подножия креста.

— Тяжелый день? — Айви тронула меня за отросшую челку и слегка потянула.

— Странный. Тупой. Неуклюжий. Нелепый. Какое слово тебе больше нравится?

Айви хихикнула, продолжая копаться в моих волосах:

— Мне кажется, ты говоришь о себе.

— Я всегда говорю о себе. Я только и могу, что говорить о себе. Вечно ною, вечно копошусь. Вечно страдаю фигней.

Айви откинулась назад, опершись спиной о могильный камень. Запах от ее одежды был густым и насыщенным: табак, дым-трава, гвоздика, ладан из церкви, и собственный аромат тела, похожий на аромат крепкого черного чая, и всё это звучное многообразие припорошили прожаренной солнцем пылью.

— Отрадно слышать, что ты признаешься себе даже в мелочах.

— У меня достаточно свободного времени для такого. Хотя, даже если работы приваливает, я всё равно умудряюсь забраться в мудрствованиях в самые дурацкие норы.

Я почувствовал, как Айви переменила позу и слега повернул голову. Она смотрела на меня, полуприкрыв глаза.

— Марек, голова болит?.. — спросила она вкрадчиво.

— Всегда-то ты угадываешь.

— Я знаю тебя с семи лет. Когда ты начинаешь бурчать и вредничать, значит, у тебя разболелась голова.

Я потер глаза и пробормотал, что, зато Пата она не так хорошо знает. Иначе бы смогла что-то изменить.

— Он в отчаянии и запутался.

— Надо же, какой нежненький. А мы, значит, приспособились лучше, и с нас будут более жестко требовать, не жалея.

— Требовать — что?

— Не знаю. Расплаты? За прегрешения?

Айви снова протянула руку и стала медленно гладить меня по волосам.

— Что ты видел, Марек? — спросила она тихо. Она умела задавать правильные вопросы. Но не уверен, что на все вопросы хотела бы получать ответы.

— Убитого мальчика. Но ты и так знаешь. А еще Пат меня подкараулил на свалке. И мало того, что я вынужден возиться с делом об убийстве, так теперь вечно придется ходить, оглядываясь, потому что этому идиоту может всё, что угодно в голову взбрести. Начиная от подлого выстрела мне между лопаток и заканчивая ямой с кольями. Он меня бесит.

— Поговори с ним.

— Нет. Я сказал: нет, — я аж подскочил от возмущения, сбрасывая ее руку. — Ты, что, думаешь, он будет меня слушать? Ты, что, думаешь, я смогу с ним пробыть пять минут и не кинуться его душить? Да я только и сдерживаюсь одной мыслью, что иначе его убийством перечеркну себе всю жизнь.

Айви снова повторила: «поговори с ним».

— Ты каждый день мне это повторяешь, — я встал на ноги и начал отряхиваться. — Мне кажется, ты не в себе. Ты здесь уже настолько давно в одиночестве, что головой тронулась. О крест случаем башкой не ударялась? Вдруг забыла?

Айви лишь молча сжала губы. Я знал, что обидел ее, но сегодня у меня даже не было сил просить прощения. Она решила всё за меня:

— Иди домой, Марек. Поешь что-нибудь. Выспись. А завтра мы поговорим спокойно, когда ты остынешь.

Я вздохнул, наклонился к ней, поцеловал сухими, потрескавшимися губами в лоб, и в душных сумерках поковылял домой.

— Всё наладится, Марек! — прокричала она мне в спину.

— Да-да, а еще мы все попадем в рай, — проговорил я тихо. Не знаю, услышала ли она. Мне было всё равно.

***

Спустившись с пригорка, я забрался на мотик и поехал домой. Сумерки подарили подобие ветра, но я ощущал гибельное дыхание пыльной бури. Не сегодня, может даже не завтра, но она придет. Потемневший пейзаж, закрытые наглухо ставнями окна, но пыль всё равно найдет лазейки и щели, насыплет дорожки и кучки, и утром, еще не до конца проснувшись, и открыв кран в попытке налить в кружку воды, ты обнаружишь вместо жидкости вытекающую струйку песка. У меня есть такой кошмар: когда совсем не останется воды, будет лишь только пыль и песок. В конце концов, мы и так станем не более, чем пылью и песком. Пепел и прах. Сожженная, уже начавшая подгнивать, углеродная масса, комок из обломков костей, сала и воды.

Пыль, значит. Я стер с губ песок, которого нахватался у Айви. Пыль и песок. Что было во рту у того убитого мальчика? Мэривэн скоро узнает. А Джон поднимет среди ночи. И я опять не смогу нормально выспаться. Чувствую, так и будет. Джон не любит ждать с новостями.

Я спокойно добрался до дома и нашел в гостиной бабку, лузгающую фисташки. Нас уже месяц кормят консервами, кукурузой и фисташками. Я их видеть не могу.

Бабка смотрела по головизору какое-то очередное ток-шоу с визглявыми персонажами. Похоже, разыгрывали сценки по мотивам старых произведений. Я слышал отдельные восклицания «Долли», «дележка детей», «Левин», «угодья» и т.д.

— Марико, я дома.

Бабка повернула ко мне сморщенное как печеное яблоко лицо и подслеповатыми глазами уставилась:

— Привет, Марек. Кукурузная каша на плите.

— С фисташками? — с беззвучным стоном спросил я.

— С фисташками, — равнодушно подтвердила бабка.

— А еще что есть?

— Белковые консервы.

Я пару секунд подумал и ответил:

— Можно я не буду ужинать?

— Как хочешь, — произнесла бабка и снова уставилась в головизор. Сегодня кофе с водкой было употреблено больше, чем обычно, я не сомневался.

Я уже было хотел подняться наверх, к себе, но вспомнил, остановившись:

— А дед где?

— Ушел к Бэтти.

Бэтти — это местная портниха. Подружка деда. Каковы их истинные отношения, я не интересуюсь. Бабка же в курсе подробностей, но и ей наплевать.

У нас семья, равнодушная ко всему. Я живу среди манекенов.

В том сне был не только песок из крана, но и Дерек, родители и бабка с дедом в виде фигур из песка. Пыльные бури создают пыльные холмы, похожие на могилы. А может пыль — это моя память, погребшая под собой суть.

Я дошел ко кровати и прямо в одежде рухнул на нее, помял подушку руками, прилаживая голову в подходящую ямку. Лицо зудело от солнца и пыли, губы были сухими, стоило бы напиться воды и смазать маслом, но у меня не было сил подниматься. Поворочавшись около часа, я наконец уснул.

***

В полутьме верещал коммутатор, полуслепой и тупой со сна, я на ощупь искал его и всё никак не мог понять, куда же положил. А коммутатор как был на запястье, так и остался. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать где я, и что это за фигня у меня на руке. Коммутатор. Голографическое изображение Джона. Ну в общем, да, я оказался прав.

— Виленски. Дрыхнешь?

Я постарался прокашляться, дабы голос не звучал уж совсем потусторонне.

— Ага, Джон, — я взглянул на часы на коммутаторе. — Два пятнадцать.

Джон издал что-то вроде хрюка.

— Собирай свою задницу, пойдем пожрем лапши. Фисташки ведь тоже поди поперек горла встали?

Паек везде одинаковый. У Джона, как и у нас всех, одинаковые страдания. Я почесал голову, раздумывая соглашаться или лечь обратно спать, коли Джон не вызывает в участок.

— Я спал, Джон. Человеку нужен сон. Жизненно необходим. Даже синтетам.

— А еще человеку необходима нормальная еда. Жизненно необходима. Даже синтетам.

— Ты змей-искуситель, — я выбрался из кровати и стал искать свежую рубашку. — Почему не в участок зовешь?

Джон помолчал.

— Дело частное. Лично для тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— К нам опять идет поставка крония. И убийство связано с ней.

Я остановился у шкафа, полный нехороших предчувствий.

— Та же самая, что и два года назад?

— Еще не знаю. Ты должен будешь выяснить. Встречаемся в лапшичной у Летиции через час. Не опаздывай.