Немного времени для синицы Глава 2 Жертва

[cloveroverdover]

Направленность: Слэш
Пэйринг и персонажи: Марек / Пат
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Фантастика, Детектив, POV, Постапокалиптика
Предупреждения: Насилие, Элементы гета
Размер: Макси,
Статус: закончен
Описание
Планета Земля недалекого будущего после Исхода, никому не нужная, брошенная. Почти полностью убитая экология, жизнь в ожидании кислотных дождей и пыльных бурь. Оставшиеся люди делятся на "синтетов" (генетически измененных) и "нормалов" (обычных людей). Марек - молодой полицейский в Бёрн-Сити, городе на периферии запада и востока, городе смешения национальностей. Череда жестоких убийств потрясает Бёрн-Сити, и Марек понимает, что эти убийства прочно связаны с его прошлым.



Мы познакомились, когда он своровал яблоки. В очередной раз. Повадился, как соседский кот, забираться, перелезая через забор, к нам во двор и хозяйничать. Однажды задницей зацепился за гвоздь, оставил кусок потертой джинсовой ткани. Ему было семь лет. Мы с Дереком — ненамного младше.

Детство для меня пахнет разгоряченными солнцем яблоками, их истекающей сладостной плотью: вгрызаешься в желтоватый бок, и сок течет по лицу, размазываешь ладонью. Мир был простым и нежным, как утро, как день, как вечер. Мир казался не больше, чем дом, двор, улица, кусок района, по которому шатаешься с пацанами-друзьями. Уже случился первый Исход, но он был далеко от нас, какие-то люди, какая-то чужая планета (расстояния мыслились в необозримых категориях, и потому невозможных). Существовали только «я», «ты», «он», «они». И кто-то мимо проходящий, взрослый, стареющий, слабый. Я был сильным или скорее привык таким быть — выхолощенная, приглаженная цепочка генома, ни одной вылезшей нитки. Собственная кожа как удобная одежда носилась с удовольствием и царственной гордостью: я имею право и значит я могу.

В один из дней Пат не успел сбежать, и Дерек, размахнувшись, кинул камень ему в спину. Пат упал навзничь и лежал, оглушенный болью, хватая ртом воздух. Через много лет он скажет: «я чувствую, что умираю, чувствую, как моя смерть кладет меня на лопатки и целует в лоб». Он говорил не про этот конкретный день, но для меня почему-то день знакомства и слова Пата навсегда сплетены в одно. Странная штука — память, иногда она цепляет совершенно несвязанные между собой вещи.

Дерек подошел тогда и наклонился над ним.

— Ты мог бы просто попросить.

Улыбку Дерека я не помню. Помню только выражение лица Пата. Смесь уходящего страха, облегчения и островатой нервозности.

Где-то в тот же период, у нас был кот, который периодически ловил и приносил в дом мышей и птиц. Однажды, он сцапал воробья, в моих воспоминаниях птица агонически верещит, и я до сих пор слышу ее крик. В потемках поздней ночи мы ловили кота, чтобы спасти несчастную пичугу, но когда добрались до него, было уже поздно — кот сжал челюстями хрупкий позвоночник воробья. Птица сразу стала как будто легче и уже наполовину принадлежать другому миру, она стала словно бумажной, искусственной. Особенность материи — изменяться. Из живого легко сделать мертвое, но из мертвого, увы, до сих пор невозможно сделать живое.

Также и Пат: он был такой же, как мы, но и другим одновременно. Он боялся и стеснялся нас. Смотрел на нас с заискивающим выражением, ловя каждое слово Дерека. Я обычно держался где-то поблизости, ни там, ни здесь, рядом. Брат обрел в лице Пата поклонника и жреца, устроил религиозный культ на двоих, куда мне, в общем-то, ходу не было. Потому что Пат был другим, он не был мной. Дерек был котом, а Пат — пичугой. Но кто же, тогда я?..

Ревновал ли я к Пату? Не знаю. Возможно, да. Но не сразу, а лишь много позже я смог дать чувствам определение, смог их принять.

***

Участок встретил меня шумом и гамом. Наши парни мотались туда-сюда, коммутаторы разрывало от звонков. Ночью опять что-то случилось.

— Марек, ты где прохлаждался?! — рявкнул Джон Райдер-Смит, мой начальник. Он — крупный мужик с грубо вытесанным саксонским лицом и копной каштановых волос. Как обычно, он одет в клетчатую рубашку (у него их масса, различных расцветок, форменные не носит) и штаны из эло-кожи, на ногах огромные форменные боты на шнуровке. В первое мгновение Джон производит впечатление гневного, придирчивого и, в общем-то, недалекого чувака, самодура, дорвавшегося до власти. Но это далеко не так. Джон справедлив и может помочь в случае чего, вытянет тебя из любой передряги.

Я посмотрел на Джона исподлобья и уныло, но честно ответил:

— Провалялся на свалке. Затем мылся.

Джон, похоже, не ожидал такого ответа и воззрился на меня как
разъяренный бык:

— Ты, чо, ополоумел?

А да, забыл сказать, еще Джон разговаривает как парень из трущоб. Он нормал, но генетически почти идеален, у него хорошее образование, он имеет заслуженную должность, но разговаривает он как бродяга из низов. И его это ни капельки не смущает.

Мне казалось, Джон вот-вот задышит тяжело и ринется на меня, дыбы продырявить мной стену. Но он только пожевал губы и махнул рукой:

— Мне плевать, чем ты там занимаешься в свободное время, но на работу надо вовремя приходить, — и без лишних промедлений припечатал: — У нас убийство на пересечении Гагарина и Армстронга.

В последние лет пятьдесят ринулись переименовывать улицы в честь деятелей космоса. Космос — это наше всё.

Убийство, значит. Я опять всё проспал. Или прогулял.

Джон показал на коммутатор:

— Техники уже выехали. У тебя пять минут на сборы.

Вот здесь и начинается моя история. Моя, Пата и штуки под названием «кроний». Привет, меня зовут Марек Виленски, мне 22 года, и я полицейский. Я потерял брата. В его смерти замешан наш общий друг Патрик Мэдсен. А дело происходит на планете Земля.

***

Куртку я оставил на подступах к помойке, но парни ее подобрали и даже вычистили. Вычистил ее Томми, ему недавно исполнилось семнадцать, среди нас он самый мелкий и потому чувствует себя неуютно и всем старается угодить. Надо не забыть угостить парня хорошим пивом.

Я схватил куртку, проверил кобуру и побежал за остальными в гараж за мотоциклом. У нас нет автомобилей, топливо для них слишком дорогое, да и ремонт влетит в копеечку в случае чего. И мы вынуждены рассекать улицы на мотиках. Питаются они отходами от эло-материалов или изредка чем получше и подороже. От эло-материалов слишком много вони, но выбирать не приходится. Никто уже не думает об экологии, существует только забота о сегодняшнем дне.

Бывает, я задаюсь вопросом: зачем в нашем мире полицейские? Ну развалилось бы все медленно, перебили бы друг друга в озлоблении и отчаянии. Но наше правительство — всё же пока еще правительство, пусть и наблюдает свысока своих парсеков за нами. Нам приходится считаться с ними. У меня есть работа, неплохая сумма кредитов на счету в банке, и я делаю то, что мне нравится: навожу порядок. Как могу.
Когда мы выбрались из гаража, все разом, как по команде, натянули на головы шапочки, полностью закрывающие лица, и включили в куртках климат-контроль. Солнце жарило во всю, темечко напечет и привет, свалишься с ударом или обожжешь себе рожу. Сверху нацепили очки с сенсорами. Руки тоже обязательно в перчатки надо всунуть. И вот такие мы, наглухо завернутые, вскочили на мотики и понеслись веселой гурьбой из шести человек.

До перекрестка Гагарина и Армстронга всего пять километров ехать, рукой подать. Это наш участок, территория красных.
Бёрн-сити делится на четыре территории: красную, синюю, желтую и зеленую зоны. Синей зоной заправляет Пат, красной, нашей, — Летиция. Чернокожая дредастая коротышка с писклявым голосом, она держит известный клуб подпольных боев «Колодец» и несколько казино. Заправил называют «папочками», их партнеров — «мамочками». Но Летиция не «мамочка», а самый что ни на есть «папочка». В «мамочках» у нее ходит русский бугай Николай, а у Николая есть ручная обезьянка. А еще Летиция — хорошая подружка Айви, и, скорее всего, уже всё знает про убийство. Айви тоже, вероятно, доложили. Это мы медлительные. Реальная власть уж точно не у нас.

Перекресток только и наименовался так, на самом деле здесь было несколько полуразрушенных домов с окнами-бельмами, кучами строительного мусора и начинающимся шириться пустырем. Ничего примечательного. Идеальное место, чтоб тихо умереть или спрятать труп. Ночные патрули сюда ходили редко и с большой неохотой, я и сам здесь не особо рад бывать, особенно ночью. Удивительно, что всё же труп заметили.

Когда мы добрались до места назначения, территорию уже оцепили. Техники во всю шатались в своих белых балахонах по периметру. Шутка ли — может быть и биологическая зараза, тогда у нас будут неприятности. Опять чистка, опять карантин. Ой нет, пожалуйста, не это.

Но это был всего лишь труп. Если труп может быть «всего лишь».

Джон схватил меня и Мэривэн за руки и потащил к месту преступления. Мэривэн — еще понятно зачем, она умная девушка, Джон ее уважает, а я мог бы и рядышком незаметно побродить, никого не трогая. Но раз Джон так решил, значит пусть так и будет.

Джон отпустил мой локоть и спросил, завтракал ли я, и если завтракал, то насколько плотно. Я ответил, что я и без завтрака этим утром сыт по горло. Джон откомментировал: молодец.

Видимо, он уже был в курсе, что здесь обнаружили ночные патрульные. Потому и вопрос задал не из праздного любопытства. Когда я взглянул на труп, то убедился в этом сам.

Он сидел, привалившись к стене, и скрестив руки перед собой. Если встать спиной к солнцу и не очень близко, да и не вглядываться особо, то покажется, что мальчик просто устал и присел отдохнуть. На мальчике была только тонкая, драная рубашка, и такие же брюки. Но мне пришлось вглядеться и вот, что я увидел: солнце уже обожгло кожу до язв. Тело начало распухать. Запаха я, из-за маски, не ощущал. Крысы тоже кое-где поработали, судя по грязному месиву, которое было вместо пальцев ног. Но самым жутким было его лицо. Провалы глаз с запекшейся кровью, два шрама: вертикальный, от носогубной складки до конца подбородка и горизонтальный, по линии губ до скул, что придавало лицу какую-то уродливую, с сардоническим оттенком, улыбку. В рот парню, похоже, что-то ссыпали, потому что на губах, на шее и на груди осталась крошка.

Меня еще не тошнило, но мысленно я был уже готов ко всему. Даже прослыть «блевунком», чуваком из синей зоны, который наблевал в маску и умудрился в ней задохнуться.

Джон повернулся ко мне и спросил:

— Что скажешь, Виленски?

За глухой, во все лицо, шапкой и очками я не мог считать выражение его лица. Равно как и он мое, но я понял, что он хочет меня экзаменовать.
Я вроде как проштрафился. Я подумал и ответил:

— Мальчик, лет двенадцати, по виду — нормал. Умер он не этой ночью, а вчера или позавчера днем. Умер не сам. Его раздели и притащили сюда, убили, скорее всего, здесь. Поверхностных ран на теле, кроме как на лице, не вижу, но что-то ссыпали в рот и в глазницы. Одежда на нем чистая, не в крови.

Маска на Джоне чуть шевельнулась. Он поднял руку и хлопнул меня по плечу так, что я чуть не присел под его ударом. Джон был прилично выше меня и сильно крупнее.
Мэривэн стала намазывать гель на руки, с помощью которого мы не оставляем отпечатков, и ничто важное к рукам не прилипнет. На ее поясе переливались всеми цветами радуги эло-пакетики для сбора улик.
Где-то за спиной охнул Томми и повалился кулем на землю, Стив и Раджнеш быстро схватили его подмышки и оттащили подальше. Не один Томми хотел так сделать, я клянусь.
День только начинался.

Потом была вся эта кутерьма с трупом. Мэривэн осматривала место преступления. Мы шатались туда-сюда, стараясь не мешать техникам и Мэривэн. Толку от нас, да и дел, было немного: просмотреть улицу здесь, просмотреть улицу там. Не проворонить отпечатки ботинок или шин (если они будут). Не проворонить что-нибудь необычное (если оно будет). Но всё оказалось слишком чистым, почти стерильным. Убийца знал, как замести следы.

Убивать нормалов, да еще детей и, похоже, с особой жестокостью — интересный выбор. Мотив — месть? Пока мы не знали, кем был этот мальчишка, и могли задаваться только вопросами без ответов.

К концу дня Джон свалил на нас гору отчетов. Патрульные, Стив и Раджнеш, писали свои. Я же писал об увиденном сегодня. Мэривэн занялась экспертизой. Даже в разрушающемся мире бюрократия всё еще торжествовала.
А Джон, мрачно-задумчивый, сидел, закинув ноги на стол, и трескал сухие белковые кусочки.